понедельник, 13 ноября 2006
Эй, дурачьё, отписываемся, дневник больше не ведется.
суббота, 05 августа 2006
Богачи развлекаются! В нашей деревне задумали преобразование - хотят срыть Студёную Гору, и сделать на ее месте пешеходную зону. Студёная Гора - чуете, как фундаментально звучит? И вот сейчас ее срывают. Так как на сотни метров у нас теперь растянулась пешеходная зона, транспорт по центру не ходит. Поговаривают, будет учреждена дорога в объезд. И это все, поговаривают, займет три месяца. Улицы теперь выглядят футуристично. По вечерам можно наблюдать зомби, которые массами бредут по центру - совсем как на Дне Города. Появилось неисчислимое множество людей на велосипедах и роликах, которые день деньской катят по пустынным магистралям. Это удар по нашим рядам. Горожане стонут и плачут. Я обречена ходить в говнодавах - ведь приходится покрывать такие большие расстояния. Я самолично видела, как примернейшая девочка из хорошей семьи, извиняющаяся при произношении слова "сэкс", узнав об этой увлекательной кутерьме с пешеходной зоной, кричала бессвязные матерные выражения и рвала на себе волосы.
среда, 02 августа 2006
Я поняла истину! Пачка моих сигарет стоит сорок с лишком денег. Нехило для каких-то двадцати палочек, по-моему! Да еще и каждый день, а? Недавно я увидала классику в бумажных обертках в ценах района полтиника. Это значит, вместо пачки сигарет я могу купить Мопассана! Все, решила я, бросаю курить и начинаю читать книжки. Но все оказалось не таким-то простым. На чтиво деньги изыскивались сложнее, чем на курево. Блок-то я добила. В день по пачке, немудрено, дурья моя головушка. И вот, однажды, я имела последние две сигареты и новеньких, чистых и голубых пийсят рублей. Я пошла в магазин, бросив своего спутника где-то на подходе.(он раньше тырил книжки из этого магазина, поэтому вход туда ему заказан, узнают и гонят криком)
Я раз пять прошлась с барским видом мимо полочек с книжками, остановилась, присела, привстала, развернулась и - заметалась. Что купить? Что купить, когда у тебя есть деньги и твердое намерение не уйти из этого притона без своей порциий ума, разума и поэзии?!.. Я билась беспомощным взглядом в зеленые с оранжевым корешки, и в глазах моих скользили Гёссе и Стендаль, Булгаков и Толкин, Де Сад и По... Иногда я отбегала к стенду с любовными романами, и блаженно улабалась - они услаждали мой взор своими персиковыми, сиренивыми, голубыми и розовыми и лиловыми, красными и золотистыми обложками с полураздетыми дамами и мускулистыми мачо на фоне каких-то болот и полей. Затем я с отчаянием возвращалась к своей классике и вновь мытарствовалась, трогая дрожащими руками книжки. Затем я решила предпринять прогулку в секцию фэнтжзи для успокоения нервов. Обложки фэнтэзи меня тоже всегда утешали. На том месте, где раньше царил Перумов, я увидела вывеску, сразившую меня в самое сердце - "Книги за пол-цены". Я бросилась к стендам, едва не сбив с ног пожилого господина, разглядывающего "икс-файлз" в твердом переплете. Я открыла рот и стала трогать книжки за восхитительно твердые переплеты. Наглядевшись вдоволь на обложки, перешла к названиям и авторам. Ничего не задевало потайных струн моей души, в сущности. Зато цены!.. Я просто таяла. Кусая ногти, я вернулась к своей классике и критически поглядела на Хемингуэя. Потом вернулась к уцененным товарам и поискала хоть что-либо не- фантастику и не- экстремальную литературу. Книги про вкусные и здоровые питания я сразу отмела. Затем побежала к классике в бумаге. Потом опять - к твердой экономии. Потом назад. И опять. И туда. И обратно. И снова. И снова. Когда я в очередной раз гладила взглядом Цвейга, меня похлопали сзади по плечу с криком: "Девушка, мы закрываемся!" Что тут было - не передать. Я бегала туда-сюда и чуть не плакала от бессилия. Я оказалась самым распоследним покупателем.
Жадность победила - и я купила Ленэ в твердом переплете.
Я раз пять прошлась с барским видом мимо полочек с книжками, остановилась, присела, привстала, развернулась и - заметалась. Что купить? Что купить, когда у тебя есть деньги и твердое намерение не уйти из этого притона без своей порциий ума, разума и поэзии?!.. Я билась беспомощным взглядом в зеленые с оранжевым корешки, и в глазах моих скользили Гёссе и Стендаль, Булгаков и Толкин, Де Сад и По... Иногда я отбегала к стенду с любовными романами, и блаженно улабалась - они услаждали мой взор своими персиковыми, сиренивыми, голубыми и розовыми и лиловыми, красными и золотистыми обложками с полураздетыми дамами и мускулистыми мачо на фоне каких-то болот и полей. Затем я с отчаянием возвращалась к своей классике и вновь мытарствовалась, трогая дрожащими руками книжки. Затем я решила предпринять прогулку в секцию фэнтжзи для успокоения нервов. Обложки фэнтэзи меня тоже всегда утешали. На том месте, где раньше царил Перумов, я увидела вывеску, сразившую меня в самое сердце - "Книги за пол-цены". Я бросилась к стендам, едва не сбив с ног пожилого господина, разглядывающего "икс-файлз" в твердом переплете. Я открыла рот и стала трогать книжки за восхитительно твердые переплеты. Наглядевшись вдоволь на обложки, перешла к названиям и авторам. Ничего не задевало потайных струн моей души, в сущности. Зато цены!.. Я просто таяла. Кусая ногти, я вернулась к своей классике и критически поглядела на Хемингуэя. Потом вернулась к уцененным товарам и поискала хоть что-либо не- фантастику и не- экстремальную литературу. Книги про вкусные и здоровые питания я сразу отмела. Затем побежала к классике в бумаге. Потом опять - к твердой экономии. Потом назад. И опять. И туда. И обратно. И снова. И снова. Когда я в очередной раз гладила взглядом Цвейга, меня похлопали сзади по плечу с криком: "Девушка, мы закрываемся!" Что тут было - не передать. Я бегала туда-сюда и чуть не плакала от бессилия. Я оказалась самым распоследним покупателем.
Жадность победила - и я купила Ленэ в твердом переплете.
Сколько меня не было? Кто-нибудь подумал, что я покончила жизнь самоубийством? Ну хоть кто-нибудь? Поди ж ты, мне даже никто не написал на мобильник, где я, да что со мной, жива ли, хорошо ли мне, есть ли у меня, что курить и интернет. Кроме Мортели, но Мортель не считается, потому что нужно же мне себя почувствовать горестной и одинокой совсем.
Ваши дурацкие бредни я сейчас читать не пойду, нет, ведь это слишком много для моей нервной системки - дорваться до такого количества букв в одну ночь, я просто не засну от возбуждения. Я как-нибудь потом. В конце-концов, это ведь мой дорогой дневничок, а не изба-читальня, верно?
Отец хочет тесно знакомить меня с юниксоподобными системами, и при малейшем непослушании грозит поставить Виндоус 3.11
Ваши дурацкие бредни я сейчас читать не пойду, нет, ведь это слишком много для моей нервной системки - дорваться до такого количества букв в одну ночь, я просто не засну от возбуждения. Я как-нибудь потом. В конце-концов, это ведь мой дорогой дневничок, а не изба-читальня, верно?
Отец хочет тесно знакомить меня с юниксоподобными системами, и при малейшем непослушании грозит поставить Виндоус 3.11
Он: Я чувствую, как бьется сердце!
Она: Чье?
Он: Мое!
Она: А как это?
Он: А у тебя голова подпрыгивает.
Она: Чье?
Он: Мое!
Она: А как это?
Он: А у тебя голова подпрыгивает.
Недавно я стала танцевать эротический танец, и упала.
Это дико, дорогой дневничок, но я произнесла эти три заветных слова не в свой адрес. Это вышло презабавно. Часа под четыре утра, в гостиничном номере, выпив для храбрости стопку апельсинового сока, я брякнула, зажмурив глаза от ужаса, - "Я люблю тебя!" После этого я заорала, затребовала сигарет и в величайшем волнении курила их три штуки подряд, чтобы успокоиться. Ответное признание я получила пятнадцать минут спустя. Теперь - все! Теперь - прощай разгульность! Я не огорчена, нет, я не печалюсь, но вот что - принципа жалко! Такой ведь принцип был! Такой!.. Я помню, как бахвально вякала какой-то месячишко назад: "Ха! Любовь? Да ну, что за чушь! Если мне хоть один ублюдок в моей жизни скажет "я-люблю-тебя", то я грубо пошлю его и убегу прочь на своих высоких каблуках!" И вот, и вот что вышло! Принципа, принцип же был такой... И с кем, подумать только! С человеком, с которым мы каких-то полгода назад заверяли друг друга: "Ревность? Какое глупое чувство, помилуйте! Верность? Какое глупое качество, подумайте! Люди это придумали, чтобы усложнять себе жизнь!" И вот, и вот, что вышло! Ведь к этим трогательным признаниям нас привело ничто иное, как разговор о верности. Притом - взаимной! Короче, это страшно. Но - терпимо. И, в сущности, очень, очень приятно.
понедельник, 17 июля 2006
Люди - все-таки уроды. Я их все-таки ненавижу. простигосподи!.. Но, честное слово, мерзкие твари, глаза б мои их не видели! Все они. Все! Некоторые еще хоть сигарет дают, а другие - даже до дому проводить отказываются! Потом, правда, все же проваживают. Но не в этом, не в этом соль! Ур-роды! Они забирают мои деньги, мое пиво, мой портвейн и даже моих юношей. Они забирают мою шляпу!!.. Я уже даже и не говорю про сигареты - стреляют так, что наповал. Я их, конечно, временами люблю, и даже физически, благо, там есть, что полюбить, но в целом - это страшная вещь, люди.
Купаясь в ласковых волнах жидовской жадности и мизантропии, кутаясь в клоаку боли и печали, жалко глажу себя по бесконечной голове и ловлю грустную улыбку за ее скользкий крысиный хвостик. Я тут просто подумала, что разучилась поетишно писать, м.
Купаясь в ласковых волнах жидовской жадности и мизантропии, кутаясь в клоаку боли и печали, жалко глажу себя по бесконечной голове и ловлю грустную улыбку за ее скользкий крысиный хвостик. Я тут просто подумала, что разучилась поетишно писать, м.
Сегодня я пришла на кладбище раньше всех своих приятелей, поэтому в одиночку сожрала с куста всю малину.
А потом я напилась, побежала в туалет и заблудилась между надгробий. В панике повалила две ограды и крест.
А потом я напилась, побежала в туалет и заблудилась между надгробий. В панике повалила две ограды и крест.
Вода такая мутная, что я вижу в ней темное свое отражение. Дно илистое, и ил мягко принимает мои ноги, спину, шею и щеки в ледяные скользкие объятия. Скользят пиявки, совсем маленькие, тонкие, как волоски. В рот и нос заливается вода, и ее чуть горьковатый вкус вызывает во мне полуясные, полустертые образы и воспоминания. Руки утопают в зеленых плавных холмах ила, ногти бороздят его нежную пустоту. Над водой остаются только лоб и глаза, мне нравится смотреть на небо. Надо мной качаются под ветром рогоз и камыш, озерные травы, кругом распластаны листы кувшинок. По серому небу клоками движутся серые облака. Ветер порывист и холоден.
Я отталкиваюсь руками от едва приметного под илом дна и, позволяя ветру гнать мое легкое тело вместе с рябью на воде, переворачиваюсь лицом вниз. Мои глаза широко раскрыты, но я вижу только зелено-желтую пустоту воды. Я не вижу даже своих рук.
Я чувствую спиной первые капли дождя, переворачиваюсь и раскидываю руки. Я на середине озера. Я вижу берега, заросшие озерной жадной зеленью, вижу кривых уродов высохших деревьев у самой воды. Вижу черный лес за полем. Меня, распластанную, держит на поверхности воды, и я чувствую всей своей кожей прохладу и тягучую легкость окружающего. В мои распахнутые глаза попадают капли дождя и стекают по вискам в воду. Сквозь тишину водной толщи я различаю далекий гул, шепот – это дождь бьет по полю, пригибая к сырой земле клевер, мышиный горошек и подорожники.
Всюду на воде круги от капель, я скольжу по темной воде к берегу.
Когда я выползаю на склон, цепляясь руками за пучки травы и прижимаясь животом к жирной земле, дождь становится сильнее. Я поднимаюсь и распрямляюсь во весь рост. Дождь удивленно путается в моих длинных волосах, с застрявшими в них водорослями и комьями ила. С меня течет ручьями вода. Я медленно иду по траве. Мои руки голубоватого цвета, а линии судьбы на ладони почернели от грязи. Ногти фиолетовые, как лепестки колокольчика. Я очень много времени в воде.
При моем появлении из полога трав над полем вылетают с криками маленькие птицы. Я сворачиваю и бреду вдоль берега.
Здесь болото. Толстые стебли водяных лилий с сочным хрустом ломаются под моими ногами. Ноги обжигает: это крапива, а может, змеи. Зудят кровососы, без толку ползая по моим рукам. Я останавливаюсь и прижимаюсь мокрым лицом к пышной бело-желтой медунице. На коже остаются светлые пылинки и сладкий густой запах дурмана. Передо мной – поваленный грозой несколько дней назад тополь. Его пух так и не успел облететь, и висит в зеленых уже высохших стручках. Ноги щекочет хвощ. Прыгают маленькие коричневые лягушки. Снизу слышно редкое кваканье. С неба сильно льет.
Я поднимаюсь по крутому склону и спускаюсь снова к воде. Высохшие до трещин стволы заросли мхом. Под дождем они блестят. Я сажусь на корягу и опускаю в воду ноги. Я не вижу своих ног под водой. Льет дождь, и мое тело трепещет от ощущения всеобъемлющей прохлады.
Я отталкиваюсь руками от едва приметного под илом дна и, позволяя ветру гнать мое легкое тело вместе с рябью на воде, переворачиваюсь лицом вниз. Мои глаза широко раскрыты, но я вижу только зелено-желтую пустоту воды. Я не вижу даже своих рук.
Я чувствую спиной первые капли дождя, переворачиваюсь и раскидываю руки. Я на середине озера. Я вижу берега, заросшие озерной жадной зеленью, вижу кривых уродов высохших деревьев у самой воды. Вижу черный лес за полем. Меня, распластанную, держит на поверхности воды, и я чувствую всей своей кожей прохладу и тягучую легкость окружающего. В мои распахнутые глаза попадают капли дождя и стекают по вискам в воду. Сквозь тишину водной толщи я различаю далекий гул, шепот – это дождь бьет по полю, пригибая к сырой земле клевер, мышиный горошек и подорожники.
Всюду на воде круги от капель, я скольжу по темной воде к берегу.
Когда я выползаю на склон, цепляясь руками за пучки травы и прижимаясь животом к жирной земле, дождь становится сильнее. Я поднимаюсь и распрямляюсь во весь рост. Дождь удивленно путается в моих длинных волосах, с застрявшими в них водорослями и комьями ила. С меня течет ручьями вода. Я медленно иду по траве. Мои руки голубоватого цвета, а линии судьбы на ладони почернели от грязи. Ногти фиолетовые, как лепестки колокольчика. Я очень много времени в воде.
При моем появлении из полога трав над полем вылетают с криками маленькие птицы. Я сворачиваю и бреду вдоль берега.
Здесь болото. Толстые стебли водяных лилий с сочным хрустом ломаются под моими ногами. Ноги обжигает: это крапива, а может, змеи. Зудят кровососы, без толку ползая по моим рукам. Я останавливаюсь и прижимаюсь мокрым лицом к пышной бело-желтой медунице. На коже остаются светлые пылинки и сладкий густой запах дурмана. Передо мной – поваленный грозой несколько дней назад тополь. Его пух так и не успел облететь, и висит в зеленых уже высохших стручках. Ноги щекочет хвощ. Прыгают маленькие коричневые лягушки. Снизу слышно редкое кваканье. С неба сильно льет.
Я поднимаюсь по крутому склону и спускаюсь снова к воде. Высохшие до трещин стволы заросли мхом. Под дождем они блестят. Я сажусь на корягу и опускаю в воду ноги. Я не вижу своих ног под водой. Льет дождь, и мое тело трепещет от ощущения всеобъемлющей прохлады.
пятница, 14 июля 2006
Я мутировала! Я мутировала!! Намедни я сбросила каблуки(а у меня теперь четыре пары тухлей), надела ботинки и.. почувствовала себя неуютно. Это дико, дорогой дневничок.
Кто у нас тут тругот, так это Надин. Если в школе старшие классы звали ее "монашка", а младшие - "Сатана".
Я подарила своему приятелю-гею двое своих красных трусов-стрингов.
среда, 12 июля 2006
Ну, короче, все обосрали. Там, говорят, морда страшная, тут, говорят, ноги кривые. Там, говорят, фи, пафос, тут, говорят, банальщина и засветила. Уроды.
Дерьмо.
Наверное, мое самое частоупотребляемое слово за эти дни.
Пафосятина, да? Да я знаю. У меня – или пошло, или пафосно.
Меня так сильно злят люди, что я едва сдерживаюсь, чтобы от злости не заплакать. Я чувствую, как из меня уходят силы.
Как там в песне-то было?
"Тебя беспокоит кризис общения. Видимо, ты мизантроп!"
Когда этот фотоаппарат рядом с тобой, и им делают такой хорошенький снимок, и ты понимаешь, что автор снимка – не ты. И даже модель – не ты. Вот это я называю дерьмом.
Там, на фото, автор – не я. Только на нескольких. На остальных – модель. Господи, да я уже даже не прошу ни о чем.
Наверное, мое самое частоупотребляемое слово за эти дни.
Пафосятина, да? Да я знаю. У меня – или пошло, или пафосно.
Меня так сильно злят люди, что я едва сдерживаюсь, чтобы от злости не заплакать. Я чувствую, как из меня уходят силы.
Как там в песне-то было?
"Тебя беспокоит кризис общения. Видимо, ты мизантроп!"
Когда этот фотоаппарат рядом с тобой, и им делают такой хорошенький снимок, и ты понимаешь, что автор снимка – не ты. И даже модель – не ты. Вот это я называю дерьмом.
Там, на фото, автор – не я. Только на нескольких. На остальных – модель. Господи, да я уже даже не прошу ни о чем.
